Как часто в православных молитвах возникает этот образ – образ волнующегося моря. Пожалуй, так же часто, как и в художественной литературе. Случайно ли это? Думаю, что неспроста. Правда, есть один нюанс. Так, если в классической русской литературе всё чаще «он, мятежный, просит бури», «будет буря, мы поспорим и помужествуем с ней», «буря, скоро грянет буря!», то здесь всё происходит иначе. Вспомним, в Евангелии Христос идёт к ученикам своим по волнам разбушевавшегося моря и смиряет его (Мф, 25:14–33). Как часто в мольбах наших просим мы Спасителя, Богородицу привести нас к безмятежной гавани, тихому пристанищу. В покаянном каноне Господу Нашему Иисусу Христу читаем: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти…». К Богородице же обращаемся с молитвенным: «Тишина Ты, Владычице, и пристанище обуреваемых в пучине греховней: тем же к Твоему притекаю пристанищу, волнуем бурею различных страстей». Или же: «Страстей моих смущение, кормчию рождшая Господа, и бурю утиши моих прегрешений, Богоневестная». А вот ещё: «Молю, Дево, душевное смущение и печали моея бурю разорити…» 

Да и в акафисте излюбленному святому, преп. Сергию, игумену Радонежскому, слышим: «Боготечная пресветлая звезда явился еси, Преподобне отче Сергие, небо церковное украшаяй и всех блудящих по морю страстного жития сего данною тебе от Солнца Правды Христа Иисуса, истиннаго Бога, Благодатию озаряяй…» 

Вот и храмы наши уподоблены кораблям, во всяком случае, архитектурно многие из них задуманы и решены именно в этом ключе. Так, ветрила – это не только паруса на судне, но и паруса (иначе пазухи) храма. Их всегда четыре – по числу евангелистов. И это тоже не случайность, а память о Вселенском потопе, когда счастливо спасены были в ковчеге праведный Ной со своим благочестивым семейством.

Причём, хочется подчеркнуть это особо, речь идёт именно о корабле, а не о лодке. Вспоминается предсмертная записка Владимира Маяковского, где рукой, холодеющей от ужаса задуманного, поэт вывел известные слова о том, как «любовная лодка разбилась о быт». А иначе, наверное, и быть не могло. Лодочка, она хороша, когда с милой барышней где-нибудь на тихой речке или напрокат в уютном городском ЦПКиО имени кого-нибудь, на подёрнутом изумрудной ряской пруду. Недорого и, что важно, необременительно. Поработал вёслами – отдохнул, взмах – покой. Если ж наскучило,  причалил к зелёному бережку – и все дела. Для настоящей же семьи нужен именно корабль, на котором требуется разместить не только избранницу, приобретшую отныне ко многому обязывающий статус супруги, но ещё и потомство, а также свою маму, её маму, своего папу, её папу, детей, детей, детей, а ещё друзей, родню, родню близкую, дальнюю, её, свою… Так-то.

Вспомним, часто и Христос именуется в молитвах Кормчим. Но если храм есть корабль, на котором нам предлагается спасаться, то получается, что священник, поставленный сюда Самим Кормчим,  – по ассоциации – прообраз капитана на этом судне. Но так ли это? Исследуя эту параллель, остаётся в очередной раз (который по счёту?!) подивиться удивительной, воистину математической выверенности нашей веры, где ничего лишнего и где гармония и впрямь проверена алгеброй. Все образы, встречающиеся в ней, не только высокопоэтичны, но и на редкость достоверны. Согласитесь, капитан морского судна и вправду профессия незаурядная. Сложность её заключается прежде всего в том, что она призвана удивительным образом совмещать в себе, с одной стороны, весьма специфические знания по географии, астрономии, навигации, другим наукам. С другой, капитан должен всенепременно обладать подлинной харизмой неформального лидера, крепкого практического психолога. В противном случае все его научные познания, как бы велики и основательны они ни были, при неумении управлять судовой командой в этой его ипостаси мало чего стоят. И, как следствие, бунт на судне неизбежен. Или, как принято говорить ныне, запрограммирован изначально.

И, конечно же, отдельной строкой следует прописать состояние физического здоровья капитана. Согласитесь, можно обладать самыми обширными научными познаниями и заслуженным авторитетом у команды, но море есть море, хлюпикам здесь не место, и это суровая правда жизни. Так сказать, третий неотъемлемый элемент профессии.  

А разве ж не так и в приходских наших храмах? Можно ли отслужить всенощную или литургию, а тем паче двунадесятые праздники, не зная огромного множества вещей, не обладая весьма и весьма специфическими познаниями, о которых многие миряне, в особенности из числа новоначальных, подчас даже не догадываются. Какими только вопросами не засыпают ныне священнослужителей «продвинутые» прихожане, а попробуй-ка ответить неубедительно лишь на один из них – печальной славы «слабого» батюшки не избежать. Увы, это так. Но ведь приход, даже самый небольшой,  – это сложный механизм, требующий от настоятеля ежедневного и ежечасного приложения самого разного рода усилий: педагогических, дипломатических, психологических, нравственных, финансовых, хозяйственных… Но прежде – психологических, дабы удержать в устойчивом равновесии путём видимого ему одному некоего баланса сдержек и противовесов этот совсем непростой человеческий коллектив, сотканный из весьма и весьма сложных характеров и судеб, умильно именуемый православным приходом. А сколько физических сил и здоровья требуют от священника многочасовые стояния на службах и требах, на исповеди, сопряжённые к тому же с частыми постами. Совсем неслучайно при рукоположении в анкете будущего священнослужителя отдельной строкой оговаривается состояние его физического здоровья.

Вот и получается, что в молитвословиях наших нет ничего лишнего. Каждое слово дышит здесь суровой правдой жизни и предельно честно. И в то же время всё на удивление поэтично. Как и в самой вере нашей. Знаем ведь, что умрём, а всё радуемся, всё уповаем… «возведи от тли живот мой, Многомилостиве».

ИРЗАБЕКОВ Фазиль Давуд-оглы,

в Святом Крещении ВАСИЛИЙ

Перейти к содержанию номера